Боль незабываема,гордость вечна.Шрамы не болят.(с)
Исповедальня.
«Никто не знает истинной Веры. Лишь возложив на священный алтарь свою душу, страх, грехи и мысли. Их примет на себя молодой и наивный Папа»
Это не душная исповедальня, куда приходят замолить свои малые грехи, а всё большее оставляя в страхе внутри себя. Это не тот случай, где Пути Господни Неисповедимы. Это бесконечная твердыня Света – где восход Солнца озаряет каждый Лик. Уходящие в небо купола, молящиеся за своё величие. Да только тихо здесь, так, будто для Солнца и существует эта Святыня.
Расчётливый взгляд потерял свою прежнюю твёрдость и ярость. Сейчас, холодные, почти стального цвета глаза, исследовали каждую чёрточку божественной залы. Три огромных кресла, обшитых алым бархатом, что в свете утреннего зарева ворсинками от нежной ткани делали их почти серебристыми. Круглый, безмолвный шпиль Благодати. Мозаика церковных художеств. Непобежденный, не падший Рим. Всё бесконечно дышащее Святым Духом. По уголку губ созидателя поползла ухмылка. Нет, теперь, здесь, в этом месте из света и молитв и бесконечных расприй, он сам становился грешным, а выше его головы, под сводчатым золотым потолком – созидателем.
На правом плече ныл глубокий след, долгое напоминание о его безрассудной Вере. Ничего не изменилось в нём с тех пор. Всё те же могучие плечи, гладкие и непоколебимые, разящие пальцы, хорошо знающие силу орудия Молитвенника. Всё было статно в нём, и громко, внушающе, жарко. Лишь менялся взгляд и мудрость, росшая внутри Рыцаря Своей Воли. Никто не сомневался, что Святой Брат Пётр могуч, и в его глаза никто не осмеливался взглянуть, не упомянув при этом всевышнего. За начищенным до блеска шлемом, из прочного сплава, не видно было его глаз, или тонких правдивых губ. И слова сказанные из этих жестоких уст несли в себе только непоколебимость. До того самого переломного момента. В бункере, со всеми этими Еретиками!-желваки на отточенном лице Инквизитора дрогнули, и осторожные, до этой минуты черты лица исказила ярость. Ярость на себя и свою расторопность…но разве он не обещал защищать Алессандро? Этого беспечного молодого юношу, не способного даже постоять за себя. Вечно гонимый своими братом и сестрой. Воспитанный в исключительной жестокости, но так и не приняв её в своё сердце. Тонкие пальцы коснулись высокого лба- Великий Инквизитор опустился на подложку в центре бесконечной залы. Отсвет падал на его накидку, алую, скрывающую нутро бесконечных мучений, соотнесённых к своей Вере. Кончики пепельных волос пали на плечи- вчера была первая странная ночь, когда Орсини приснился тот коридор..
[..автоматом работали тогда глаза и руки, лишь бы спасти глупого Алессандро, любой ценой, и не поворачиваться к врагу спиной. Никогда! Да только та минута, когда все эти немёртвые, полу-автоматические пришельцы, свалились странной причудливой грудой у ног Инквизитора - расплываясь в непохожей крови - оказалась несколько минувшей. Именно в эту минуту, между лопаток Орсини будто держали лазерный прицел, так жгло, до затылка. В какой момент стоило ему понять, что не тот враг был, что лежал сломленный у его ног, а тот, что растил сейчас ярость и боль в затылке Инквизитора… Янтарный свет в глубине этих уничтожающих тебя, глаз. Бесконечная жалость к миру, и обыденность состояния. Эти глаза врезались в память Орсини, заставили усомниться в своих действиях. Да только атаковать теперь было некого, мозг и рецепторы защиты верещали об опасности, будто их нарочно дразнили, тянули за ниточки, но разве возможно атаковать Ментального Противника, с такими поражающими, ясными глазами?..]
Пётр стиснул пальцы в кулак, будто его трясло-«Ересь! Бессмыслица!» слепящее утро у Собора Ватикана заставило вернуться назад. Теперь, в бесстрашном сердце Карающего, зародился росток сомнений, странное чувство, когда тебе есть с чем бороться внутри себя. Тяжёлые шаги смолкли у огромных массивных дверей Залы, молчание не выдаст излияние души Инквизитора, ведь стены умеют хранить тайны(преимущественно в таких местах). На миг Орсини показалось, будто ему в таком оглушающее громадном пространстве слишком душно, и толкнув двери, Инквизитор впустил мнувшийся у порога Луч Солнца, тот ворвался с глотком чистого воздуха внутрь Твердыни, и озарив Три пустующих кресла, забрал с собой сострадания и прошлые страхи, когда Брат Пётр закрыл Своды вновь. Уходя.
А у Вас страх с такими же медовыми глазами?
«Никто не знает истинной Веры. Лишь возложив на священный алтарь свою душу, страх, грехи и мысли. Их примет на себя молодой и наивный Папа»
Это не душная исповедальня, куда приходят замолить свои малые грехи, а всё большее оставляя в страхе внутри себя. Это не тот случай, где Пути Господни Неисповедимы. Это бесконечная твердыня Света – где восход Солнца озаряет каждый Лик. Уходящие в небо купола, молящиеся за своё величие. Да только тихо здесь, так, будто для Солнца и существует эта Святыня.
Расчётливый взгляд потерял свою прежнюю твёрдость и ярость. Сейчас, холодные, почти стального цвета глаза, исследовали каждую чёрточку божественной залы. Три огромных кресла, обшитых алым бархатом, что в свете утреннего зарева ворсинками от нежной ткани делали их почти серебристыми. Круглый, безмолвный шпиль Благодати. Мозаика церковных художеств. Непобежденный, не падший Рим. Всё бесконечно дышащее Святым Духом. По уголку губ созидателя поползла ухмылка. Нет, теперь, здесь, в этом месте из света и молитв и бесконечных расприй, он сам становился грешным, а выше его головы, под сводчатым золотым потолком – созидателем.
На правом плече ныл глубокий след, долгое напоминание о его безрассудной Вере. Ничего не изменилось в нём с тех пор. Всё те же могучие плечи, гладкие и непоколебимые, разящие пальцы, хорошо знающие силу орудия Молитвенника. Всё было статно в нём, и громко, внушающе, жарко. Лишь менялся взгляд и мудрость, росшая внутри Рыцаря Своей Воли. Никто не сомневался, что Святой Брат Пётр могуч, и в его глаза никто не осмеливался взглянуть, не упомянув при этом всевышнего. За начищенным до блеска шлемом, из прочного сплава, не видно было его глаз, или тонких правдивых губ. И слова сказанные из этих жестоких уст несли в себе только непоколебимость. До того самого переломного момента. В бункере, со всеми этими Еретиками!-желваки на отточенном лице Инквизитора дрогнули, и осторожные, до этой минуты черты лица исказила ярость. Ярость на себя и свою расторопность…но разве он не обещал защищать Алессандро? Этого беспечного молодого юношу, не способного даже постоять за себя. Вечно гонимый своими братом и сестрой. Воспитанный в исключительной жестокости, но так и не приняв её в своё сердце. Тонкие пальцы коснулись высокого лба- Великий Инквизитор опустился на подложку в центре бесконечной залы. Отсвет падал на его накидку, алую, скрывающую нутро бесконечных мучений, соотнесённых к своей Вере. Кончики пепельных волос пали на плечи- вчера была первая странная ночь, когда Орсини приснился тот коридор..
[..автоматом работали тогда глаза и руки, лишь бы спасти глупого Алессандро, любой ценой, и не поворачиваться к врагу спиной. Никогда! Да только та минута, когда все эти немёртвые, полу-автоматические пришельцы, свалились странной причудливой грудой у ног Инквизитора - расплываясь в непохожей крови - оказалась несколько минувшей. Именно в эту минуту, между лопаток Орсини будто держали лазерный прицел, так жгло, до затылка. В какой момент стоило ему понять, что не тот враг был, что лежал сломленный у его ног, а тот, что растил сейчас ярость и боль в затылке Инквизитора… Янтарный свет в глубине этих уничтожающих тебя, глаз. Бесконечная жалость к миру, и обыденность состояния. Эти глаза врезались в память Орсини, заставили усомниться в своих действиях. Да только атаковать теперь было некого, мозг и рецепторы защиты верещали об опасности, будто их нарочно дразнили, тянули за ниточки, но разве возможно атаковать Ментального Противника, с такими поражающими, ясными глазами?..]
Пётр стиснул пальцы в кулак, будто его трясло-«Ересь! Бессмыслица!» слепящее утро у Собора Ватикана заставило вернуться назад. Теперь, в бесстрашном сердце Карающего, зародился росток сомнений, странное чувство, когда тебе есть с чем бороться внутри себя. Тяжёлые шаги смолкли у огромных массивных дверей Залы, молчание не выдаст излияние души Инквизитора, ведь стены умеют хранить тайны(преимущественно в таких местах). На миг Орсини показалось, будто ему в таком оглушающее громадном пространстве слишком душно, и толкнув двери, Инквизитор впустил мнувшийся у порога Луч Солнца, тот ворвался с глотком чистого воздуха внутрь Твердыни, и озарив Три пустующих кресла, забрал с собой сострадания и прошлые страхи, когда Брат Пётр закрыл Своды вновь. Уходя.
А у Вас страх с такими же медовыми глазами?
-
-
21.11.2011 в 00:09-
-
21.11.2011 в 00:17-
-
22.11.2011 в 08:22-
-
22.11.2011 в 13:20